Последний солдат империи Александр Проханов слетал в гости к последнему диктатору в Европе Александру Лукашенко. Первый поделился с хозяином своей тревогой за будущее Пятой империи. Второй — своей болью по поводу вероломства РФ. Оба смотрелись друг в друга как в зеркало, если судить по обнародованным в СМИ интервью. У обоих наблюдался разлад с действительностью и собственными ожиданиями. Наблюдать за этим представлением со стороны, из зрительного зала было, как никогда, интересно.
Тем более, что у меня на памяти относительно недавние «представления».
…Вот, во времена ельцинского правления журналист Караулов слетал в гости к Александру Григорьевичу. Встреча была теплой, душевной. Хозяин — вальяжен. Он снисходительно объяснял собеседнику (а с ним всему российскому люду), как он мудро управляет своим народом, каков уровень доверия к нему, как президенту, как одиноко ему, президенту, на вершине власти. Настолько, что приходится гонять шайбу с собственной собакой. Караулов засвидетельствовал сей факт кинокадрами.
…Вот уже в пору путинского президентства Олег Попцов пожаловал к нему. Гость и Хозяин сидели в просторных креслах с высокими золотистыми по краям спинками. Разговор был теплым, душевным. Как у Чичикова с Маниловым. Оба недоумевали: почему РФ и Белоруссия по сию пору не вместе, чего они, мол, медлят?..
…Вот уже совсем недавно он дал аудиенцию Олегу Павловскому. Они рассуждали о вредности Запада и вреде оранжевых революций, о непоколебимости его, Лукашенко, власти, о геополитических видах на ближайшее будущее. Хозяин президентского кабинета как всегда был спокоен, величественен и снисходителен к отдельным недоумкам в российской политической элите.
Градус же последнего по времени общения Лукашенко с журналистом Прохановым оказался совершенно иным. Он был заметен даже по письменному изложению устной беседы, обыкновенно сглаживающему внутреннюю взбудораженность обоих друзей.
Это чувствовалось в спутанности речи Хозяина, в незаконченности его фраз, в неумеренном косноязычии, в перепрыгивании с предмета на предмет…
Процитирую для примера:
«Ваше руководство отказалось ехать, чтобы их не упрекнули, что видите, непонятно, что тут Россия хочет. Ну, так получайте. Если вы не понимаете противоракетную систему. Теперь вам понятно?».
Честно говоря, не очень. Чувствуется, что президент взнервлен до крайности, душа его в смятении, мысли путаются. С одной стороны ему претит бухгалтерский подход во взаимоотношениях братских народов. Подумаешь 5 миллиардов долларов в год, которые РФ теряет на торговле газом с Беларусью. С другой — начинает тут же щелкать костяшками на счетах: оборона — раз, транзит — два, холодильники и трактора — три и т.д.
Тут же в духе обличений Юлии Латыниной обрушивается на олигархическую, чиновническую, насквозь коррумпированную Россию. Тут же комплимент Западу — едва Россия перекрыла вентиль, Америка выразила желание послать танкеры с нефтью для белорусских заводов. Тут же обида на Путина, что он не поехал с ним на какие-то совместные учения, которые продемонстрировали превосходство его армии над армией большого, но дурного соседа. Еще обида на российские сахаропроизводящие компании, на то, что Россия у Белоруссии украла шоколадный бренд «Аленка», на то, что Ельцин в свое время не послал в Адриатику два-три военных корабля. Тут же — рождественская сказка, как он спасает русских, деревню, промышленность… И т.д. И т.п.
Из всей этой импульсивной скороговорки видно: как же он мечтал все эти годы порулить Россией, поруководить ее внешней политикой, поуправлять ее экономикой… А теперь, когда Газпром чуток повысил цену, президенту стало не до жиру — быть бы живу. Остаться бы при кормиле власти в собственной стране. Потому, как тут не разволноваться, не выйти из себя, не выкрикнуть: «Мне больно… Нам набросили петлю на шею и начали затягивать».
Выкрикнув такое, Отец всех белорусов фактически признал, что все благополучие его страны держалось на полудармовом российском газе. И его имидж как мудрейшего из мудрейших держался на том же самом.
Все его интервью, данное Проханову, — это вопль отчаяния, это мольба о помощи, смешанная с угрозами в адрес того, кто эту помощь посмеет не оказать.
Его самая убойная угроза: повернусь к Западу передом, а к России задом. Интервьюер подначивает: «А ведь вас там ждут. Постельку вам теплую расстелили». Интервьюируемый спохватывается: «Но ведь я этого не сделал». В том смысле, что он еще не положил «в теплую постельку» . Беларусь — «простую, нежную синеокую девушку» (так он однажды назвал отдавшуюся ему во власть страну). Вопрос, остается открытым: не одумается Путин, может и «положить».
Проханов, который еще не расстался с упованием слепить из обломков СССР очередную империю, осторожно предупреждает разгоряченного Лукашенко: если идти на Запад, «это потребует совсем иной идеологии, иного общения с народом. Представляю, как вам трудно. Должно быть, и ночами не спите?».
Все-таки, как мне кажется даже такой фантазер, как автор «Господина Гексогена», до конца не представляет всех превратностей перемены политической и экономической ориентации такой страны, как Белоруссия. Я тем более не представляю. Представляют это дело реальные политики, компетентные экономисты. Они-то как раз уверяют, что вестернизация совхоза «Белоруссия» им. Лукашенко — задача невероятной трудности. Но ее еще можно было бы решить, если бы не проблема вестернизации самого Лукашенко. И дело не в его убеждениях, или в его мировоззрении. Тем более, что ни того, ни другого у этого господина не было и нет. Потому он и пропустил мимо ушей тревожный вопрос Проханова о своем идеологическом повороте на 180%.
Дело в том образе отца своего народа, в который он вошел, и из которого ему теперь не выскочить. Поскольку, как он нечаянно признался в той же беседе: «Это моя политическая смерть».
***
Когда за политика голосует подавляющее большинство, то он чувствует себя не просто избранным, но призванным, но назначенным. Причем свыше. Лукашенко, если не божий помазанник, то наверняка — помазанник народный. Таковым он себя, по крайней мере, считает. Таким он себя несет, подает, культивирует. Избранность, призванность, назначенность — это для него не просто имидж, но ореол. И без него он как без штанов.
Он — заложник своего образа. И страна, кстати, стала его же заложницей. Они уже не мыслят себя друг без друга. Есть во всем этом нечто фантомное и характерное для постсоветского житья-бытья.
Мы же помним, что едва рухнула социалистическая идеология вместе с советским строем, образовалось свято место , которое все это время не пустовало. Его по очереди занимали фантомы разного масштаба и калибра.
Причем, откуда, что бралось. А потом куда-то все проваливалось. Как в сказке чертовщина с первыми петухами.
Первым откуда-то взялся Кашпировский с его сеансами целительной магии. Потом на нас свалился Жириновский с его политической клоунадой, потом — Мавроди с его финансовыми фокусами, затем Невзоров и Доренко с их информационными медитациями. За ними, Березовский — совершенно паранормальное явление.
Наконец, фантом Лукашенко. Он по другую сторону границы, но очень уж нашенский. Не только по тому, что является политическим близнецом российских фигурантов Жириновского, Зюганова, но еще по той простой причине, что довольно часто просовывается на нашу политическую сцену и пытается играть на ней то одну, то другую роли. Сейчас он изображает из себя жертву коварства и любви.
Петухи по нему давно уже пропели, и не раз, а он все никуда не девается. Тут есть над чем призадуматься.
Сходство Лукашенко с Жириновским или с Зюгановым, или с тем же Мавроди всегда было на поверхности. Вообще, популисты не могут не быть политическими близнецами. Также как они не могут не быть пирамидостроителями. То есть такого рода политическими или финансовыми архитекторами, которые основывают свои эфемерные постройки на дурной бесконечности обещаний и надежд. Но рано или поздно, в силу тех или иных причин халявные энергоресурсы кончаются, и начинается истерическая агония.
Не ее ли мы сейчас наблюдаем?
Юрий Богомолов
http://www.rian.ru